Лучшее — враг хорошего Поделиться
«На болоте родился, три раза крестился». Это старый, советский вариант загадки про город на Неве. После очередного его переименования — из Ленинграда обратно в Санкт-Петербург — число «крещений» увеличилось до четырех. Неофициальных же названий у Санкт-Петербурга было еще больше. И судя по последней проповеди патриарха Кирилла, в этом смысле город тоже ждет новое «перекрещивание».
Северная Пальмира, Северная Венеция, Невский парадиз, Петрополь, Колыбель революции, Город трех революций… Постсоветская эпоха добавил к длинному списку названий города, не отраженных на географических картах, еще один — культурная столица России. Считается, что так город впервые назвал первый президент России Борис Ельцин, учреждая в 1997 году телеканал «Культура».
Новому телеканалу передавалась общефедеральная «кнопка», закрепленная до того за ГТРК «Петербург — Пятый канал». В виду столь явного «раскулачивания» громкий титул трудно воспринимать иначе как утешительный приз. Точнее, даже просто как слова утешения: никакие подарки к титулу не прилагались. Тем не менее, до сих пор на ельцинское определение города всерьез никто не покушался. Однако ничто, как говорится, не вечно под Луной.
«Мне не очень нравится это выражение, — заявил предстоятель РПЦ, выступая в минувший вторник с первосвятительским словом в Санкт-Петербурге. — Что значит «культурная столица»? Что здесь, музеев больше или культурных людей больше?.. Слово «культурная» невозможно привязать к слову «столица» — тем самым вы ограничиваете духовный, политический, интеллектуальный диапазон того места, что собой представляет Санкт-Петербург.
Не призываю резко менять фразеологию, но я не согласен с понятием «культурная столица». Петербург больше, чем культурная столица. Это вообще столица, имперская столица России».
С аргументами против «культурного» названия, пожалуй, можно согласиться. И впрямь, узковат диапазон. Но если с той же строгой меркой подойти к варианту, предложенному самим патриархом Кириллом, то к ним — и к варианту, и к Кириллу, — возникает еще больше вопросов. Что имеет в виду патриарх, называя родной город «имперской столицей»? Какой смысл в это вкладывает?
При всей узости диапазона ельцинской версии, она все-таки пересекается с реальностью: культура и в России, и в Петербурге имеет место быть. А империи ни там, ни тут давно уже нет. Вместо империи у нас нынче, согласно Конституции, «демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления».
Не все, конечно, согласятся с тем, что конституционная формулировка в полной мере соответствует действительности, но даже у яростнейших критиков нынешней российской власти не повернется язык назвать современную Россию империей. До империи нам, с какой точки зрения ни взгляни, критической либо апологетической, какой смысл в это понятие ни вкладывай, прямой или переносный, — как до Китая в неудобной позе. Так зачем же столица тому, чего не существует?
Нельзя исключать, впрочем, что патриарх не столько ностальгирует о прошлом, сколько мечтает о будущем. Грезит о возрождении имперского величия Санкт-Петербурга и державы в целом, о том, что можем — и сможем! — повторить. Что ж, в этом случае вопросов нет. Возрожденной империи, разумеется, будет нужна столица. И ясное дело, потребуется император. Но вот патриарх и вообще институт патриаршества — о чем Кирилл явно забывает в своих мечтах — империи абсолютно не нужны.
Церковь в Российской империи всегда возглавлял сам монарх. И это были не каприз, не прихоть, а логика абсолютного самодержавия, не допускавшая появления второго «медведя» в «берлоге» власти — параллельной, автономной «вертикали». В общем, строительство империи — дело тонкое, трудное и требующее от строителей немалого самоотречения. Сложно советовать в таком деле предстоятелю РПЦ, но может, право, ну их, мечты о величии? Лучшее — враг хорошего. Пусть лучше его родной город остается культурной столицей, а сам он — патриархом.
